Любовь к отеческим гробам

С годами все больше понимаешь, что без отеческих гробов не обойтись. Да и не только без отеческих. Один из тех, кого призываю, когда собственные размышления о нынешней суете нашей кажутся пустыми и глупыми — протопоп Аввакум.
Автор: Виктор Авотиньш

Всяк русский, полагаю, знает, что протопоп Аввакум — личность историческая — самый известный широкой массе людей раскольник. Мне же в свое время повезло именно от Аввакума начать постигать русский язык не только как средство коммуникации. Для меня он прекрасный русский писатель своего века. Не то чтобы я его постоянно перечитываю, нет — раскрываю наугад одно из его посланий и читаю. Вот нынче открыл: "Есть в мори рыба многоножица, пронырлива глубоце, изменяет вид своего естества. Егда прислонится к камени, бывает яко камень, а к зеленому — зелена, а белому — бела, или ко траве, или ко древу — везде ся пригодит. Мног же дробной живот, аки бы не разумив, заплывает в челюсти ея, она же поглатающе. Таци мнози суть человецы во грехах пронырливы, коварни суть, пременяются на нравы различныя, друг друга оманывая, а наипаче суть в духовном чину малии и велицыи изменяют лица свои. Кажутся яко постницы, даже вящши чин улучат. Егда же взыдет на высоту, тогда от воздержания и раздует его девство. Где ся у святаго отца кожа возьмет! Был тоненек, а стал брюхат, яко корова–матушка, пестрая или черная." ("Послание к трем неизвестным"). Чем не описание карьеры, пути во власть и пребывания в ней какого–нибудь нынешнего персонажа?

Извинение

Это вступление — нечто вроде извинений. Чтобы, собравшись, порассуждать о старообрядцах, не показаться совсем бестолковым. Правда, до войны, году в 1935, были среди прихожан этой этнически и исторически вполне обоснованной одноязыкой церкви 2786 латышей. Старообрядцами себя считали, например, 12 немцев и два еврея. Всего старообрядцев в Латвии тогда было 107 195. Теперь таких точных данных не нашел. Называется цифра — более восьмидесяти тысяч. Но весьма часто за этой или другой цифрой следует оговорка, что — около двадцати или более процентов из этих людей, хоть, в смысле корней веры, и иваны, но — не помнящие родства. Есть среди современных староверов и латыши. Говорят, даже афролатгалец есть.

Все же старообрядчество — это культура настолько цельная и русская, что подгонять ее под другой этнический или лингвистический аршин, по–моему, вредно. Исследовать — пожалуйста, сравнивать, оценивать старообрядчество как часть христианского мира — пожалуйста, но не для того, чтобы я или другой инородец позволил бы себе наделять канон староверия удобствами своего этнического восприятия. Конечно, креститься то можно и в эту веру, и в другую. Туда–сюда можно креститься. Туда–сюда. А старообрядчество, по–моему, долгий путь. Возможно, за одно поколение настоящим поморцем и не станешь. Вот читатели газеты староверов "Мечъ духовный" заметили, что на службах "детей с бабушками или родителями почти нет. А ведь от регулярности посещения храма многое зависит. Понимание наших служб и молитв закладывается постепенно и приходит со временем". Мне что, хвалиться, познавши старообрядчество от того, что я отстоял с ними с десяток служб? Да и когда это было.

Кроме того, тут еще другое. Кому дано, кому не дано. Как писал известный в СССР и России православный священник Дмитрий Сергеевич Дудко: "Для того чтобы говорить о Церкви, надо воцерковиться. Достоевский сумел. Он и светский писатель, и духовный писатель. А у других — не получается. Даже если пишут с добрыми намерениями, как, например, Владимир Солоухин. Надо не брюзжать, а понимать. Даже мой любимый Василий Белов пытался описать священника, но не получилось. Вот Иван Шмелев умел. Чтобы писать о Церкви, надо иметь хотя бы минимальный духовный опыт". Полагаю, что если и есть у меня какой–никакой духовный опыт, то другой. Вот почему, когда берусь писать о деяниях староверов, я всегда так или иначе стараюсь сказать — извините. Тут нет лукавства. Ведь что для меня диво, для староверов — естество. А тот, кто лишь дивится, — бывает небрежен. Увидеть лишь одно или несколько событий — дело не хитрое. Знать их место, их ценность во всем явлении — вот наука.

Вы не подумайте — я не считаю старообрядчество явлением закрытым или "этнографическим", что ли. Последнее для староверия по–моему пагубно. Этим страдают и поповские конфессии. Лютеране, католики. "Этнографической" я называю ситуацию, когда остался один церковный обряд, а вера куда–то подевалась. Люди приходят в храм не веру утверждать, а отправлять ритуал веры. Или же люди считают, что их веру составляет лишь участие в воскресном спектакле, где, в отличие от будничных профанных пересудов, произносятся сакральные речи. Мой друг Максим Пашинин подобное рассказывал, побывав у староверов в США. Внутри, говорит, ограды храма, когда служба идет — все истинные староверы. И канон чтут пуще нашего, до мелочей. А — служба кончилась, вышли за ограду, сели в свои американские авто, подались в свои американские офисы, поехали к своим американским женам и — нет там, за оградой храма, почти ничего у них от старой веры, и нет за ними следующего, молодого поколения староверов.

Актуальность качеств

Кроме того — люди куда мудрее меня как раз в старообрядчестве видят некий, говоря казенным языком, ценностный ресурс, опыт очень полезный как раз для современного человека. "Староверческая община стала образцом того, как можно от жизни в обязательных ритуалах постепенно прийти к умению жить в гражданском обществе. (…) При всей внешней закрытости староверчество дифференцировалось и изменялось в течение более чем трех веков, и упругость, способность к сопротивлению ввиду вызова со стороны государственной церкви, автократической и атеистически–тоталитарной власти и модернизации пошли движению на пользу". (доктор филологии Геттингенского университета Верена Дорн). Или вот: "Жизнь и культура староверия во многом может дать образцы человеческих качеств, необходимых в сегодняшнем мире". (Ирина Маркина, Балтийская международная академия).

Среди этих качеств называются терпение, ответственность, отношение к труду, умение противостоять соблазнам. Для меня же, иноверца, ценность старообрядчества, пожалуй, вот в чем. Я преклонялся и продолжаю преклоняться перед людьми, которые не поступались своим "я", своими жизненными принципами независимо от того, наблюдает за ними кто или нет, независимо от того, в тюрьме ли они или во дворце, независимо от того, какой режим на дворе и какой флаг на башне. Знал я таких людей. По одиночке. А вот староверов я таких знал несколько и видел их вместе и разговаривал с ними. И они этот принцип проповедовали как принцип веры. Когда твое профанное житие передает силу и суть твоей веры не менее чем сакральная сторона вероисповедания. Даже более того — каков ты в делах и перед другими людьми, — более высокое свидетельство веры по сравнению с тем, как красиво ты отбиваешь поклоны. Врач Иван Матвеевич Рошонок. Его друг Петр Иванович Алексеев.

Пацаном еще, благодаря первым двум, несколько раз виделся с Иваном Никифоровичем Заволоко. Вряд ли они поразили тогда несмышленыша какими–то откровениями. Они сами были для меня откровением. И я скорее не умом а подсознательно усвоил, что это важные, очень важные для меня люди. Но они, прежде всего Иван Матвеевич, и есть причина того, что я мог дойти до какого–никакого ума и сказать — я чту староверов за то, что они смогли веками быть сильны в своей вере без иерархов, лишь силой своего духа, своей души и держатся соборно скорее благодаря крепкой доброй воле ежели бюрократии церкви. В старообрядчестве, по–моему, наиболее естественно и в пользу веры устроено то, что именно вера определяет, если так можно выразиться, церковность, церковные формы, а не церковность определяет веру. Яко в хате, яко в поле, яко в храме…

Нынче же, когда "цивилизованный" мир со жлобским усердием старается глобализовать, опосредовать все — начиная от экономик, кончая чувствами и веропониманием, исторический опыт старообрядцев может оказаться весьма полезным как для любого человека, желающего нести на плечах свою, а не чью–то голову, уважать своих предков и свой край, а также для тех, кому — верить не значит становиться "оснащенным Богом" роботом или зомби.

Однако уже несколько десятков лет тому назад Иван Никифорович Заволоко писал: "Братская любовь, воздержанность в жизни, целомудрие — все забыто. Нарушение церковных правил сделалось обычным явлением. Все стараются жить по духу времени, мало стало у нас истинных учителей. Многие из них сами развратились". Значит, и староверы сами теряли свой ресурс. Значит, и бывшими староверами пополнялись ряды безбожников и нравственных пофигистов. Значит, и они подвержены основному физическому кризису европейского христианства — демографическому. Оскудению паствы. Спекулируя хотя бы словом "старый", староверам в сознании других людей легче было отводить нишу архаичных, экзотических представлений. Хотя это живая и актуальная Церковь. Которая пытается сохранить себя и противостоят разрушительным влияниям. В Латвии прежде всего — усердным исследованием своей старообрядческой культуры во всем многообразии ее проявления — от кладбищ и знаменного пения до полотенец. Усердным восстановлением родовой памяти. Активной мирской общественной деятельностью староверов. Стараниями в пользу духовного образования. А Иван Никифорович есть косвенная причина этой статьи.

Иван Никифорович

Поскольку 14 и 15 декабря в Балтийской международной академии состоялись вторые международные "Заволокинские чтения", на которых обсуждали как раз вышеупомянутые проблемы в латвийском, как и эстонском, литовском, белорусском и российском староверии. По не зависящим от себя причинам я мог присутствовать на чтениях лишь первый день. Общие впечатления от первого дня чтений — в основе написанного выше. Такая форма избрана поскольку всего сказанного не охватить. Но двух тем все же коснусь особо. Это правовое положение старообрядцев в разные периоды истории, о чем говорил профессор Владимир Александрович Багиров (БМА) и духовное образование.

Основной устроитель чтений — Староверческое общество имени И.Н.Заволоко, которым руководит Петр Петрович Алексеев (сын Петра Ивановича). Посвящены же чтения были 110–летию со дня рождения Ивана Никифоровича Заволоко. Справка: Иван Никифорович Заволоко родился в 1897 году в Резекне. Детство провел в Даугавпилсе, где бабушка обучила его церковно–славянскому чтению. В 1918 году поступил в Московскую Петровско–Разумовскую академию (после — сельхозакадемия им. Тимирязева). В 1919 году вернулся в Ригу. В 1923 году поступил в Карлов университет. Прага в ту пору была центром науки и образования русского зарубежья. В 1927 году окончил университет со степенью кандидата права. В 1927 же году положил начало знаменитому "Кружку ревнителей русской старины" при Рижском обществе "Гребенщиковское училище". Основная цель кружка — пробуждение религиозно–нравственного и национального самосознания староверческой молодежи. Кружок издавал журнал "Русская старина" (1927–1933). В 1940 году Иван Никифорович становится духовным наставником Резекненской Кладбищенской общины. Осенью того же года был арестован по доносу. Приговор — 25 лет заключения. Восемь лет провел в Воркутинских лагерях, потом — ссылка на вечное поселение в село Северное Новосибирской области. В 1958 году вернулся в Ригу и сразу же возобновил активную исследовательскую деятельность.

Совершил множество архивных открытий среди которых, например, Пустозерский сборник, в который входят второй автограф протопопа Аввакума и первый автограф жития инока Епифания. Свои знания старался передавать молодым людям. Умер в марте 1984 года. Причиной смерти стал трагический случай. Выйдя зимой во двор, поскользнулся и сломал здоровую ногу. Долго пролежал на морозе.

Для меня важно, что достигнутое Иваном Никифоровичем определено его духовным рвением и волей. Обстоятельства ему поблажек не давали. Он работал и хранил веру как (в моем представлении) истинный старовер — не озираясь на конъюнктуру, на моду, на выгоды, на режим. Отношение режима к нему было прохладным. Интересную деталь на чтениях рассказал профессор Борис Федорович Инфантьев. Ивану Никифоровичу прислали из США молитвенник и альбом для марок. Молитвенник разрешили, а вот альбом — конфисковали. "Где же логика советской власти?" — спросил профессор.

Качество свободы

Журнал Старообрядческого общества Латвии "Поморский вестник" опубликовал провозглашенный в этом году Закон о Древлеправославной поморской церкви Латвии. Закон вступит в силу первого мая 2008 года. Надеюсь, что власти будут чтить этот закон не меньше, чем Церковь. Староверы не скажут, а я могу позволить себе сказать, что за последние десять–двенадцать лет был не один случай, когда власти Латвии неадекватно вмешивались во внутренние споры старообрядческой церкви, пытались их решить не в пользу истины, а партийно. Это, по–моему, одна из причин "долгожительства" смутных настроений в Гребенщиковской общине. Слава Богу, что теперь, надеюсь, духовное в общине твердо возобладало над меркантильным, и отношение власти будет определяться лишь законом, а не каким–то побочным, партийным интересом.

Об этом подумал, слушая профессора Багирова, который говорил не о наших днях, а об эпохе царствования Николая I. На первых же чтениях Владимир Александрович говорил о периодизации актов Российского государства о старообрядцах. Не знаю, что думает об этом Владимир Александрович, но, по–моему, некоторого приведения в порядок требуют и нынешние законы Латвии о конфессиях и религии. Церковь отделена от государства. В то же самое время — глупо полагать, что церковь удалена из государства и не обладает взаимным влиянием — на общество, на политику. Так вот, хоть я и не юрист, осмелюсь сказать, что в наших законах традиционные конфессии не равно отделены или не равно удалены от государства, а секты, ставящие себя в пику традиционной церковной культуре, получают в некоторых отдельных случаях, если не явно правовую, то политическую фору.

Конечно, нынче не эпоха Петра I, не эпоха Николая I и не советская эпоха. Свобода вероисповедания — одно из основных прав, и это право законом обеспечивается. Но было бы хорошо, если бы власти закрыли оставшиеся лазейки для посягательств на это право. Все возможности политического интереса пользоваться верующими или их церковью не через осознание, через убеждение, а через агитпроп или, тем паче, невролингвистическое внушение.

Я староверие уважаю еще потому, что, по–моему, в нем весьма честны и четки отношения между Уставом церкви и свободой личности. Сравнительно меньше спекуляций и лицемерия в этих отношениях. В староверии труднее прослыть богоугодным одними призывами хранить веру, не являя соответствующий образ жизни. Свободе личности не дозволено распускаться в релятивизме восприятия Поморской церкви и ее принципов. Свободе предлагается или обретать высоту и глубину восприятия, или уходить на другие, дозволяющие больший выбор горизонтальных вариаций пастбища. На мой взгляд, наши законники свободу личности понимают как априорное качество. Хотя это всего лишь данность. Необходимая данность. Но, не обращая внимание на качество, мы пропускаем болтовню вперед мысли и торгашество (принципами) вперед веры или принципиальности. То, что содержит это качество, должно быть впереди. Вот о чем речь.

Это тем более важно, что вот устремления глобализации, как намекнул и Владимир Александрович, сравнимы с эпохой Николая I, когда все существование империи стало подгоняться под утвержденный стандарт: и в военной, и в гражданской, и в духовной жизни. "Всякий человек должен стоять, вытянувшись в струну, и держать руки по швам" — вот основное правило, на котором созидался государственный и церковный быт того времени. К сожалению, в этом начинании его с энтузиазмом, достойным лучшего применения, поддержала официальная православная церковь. Именно по этому поводу достаточно едко иронизировал М.Салтыков–Щедрин в своих произведениях, говоря о "реформе по введению единомыслия в России".

Духовное просвещение

Отрадно, что при Рижской Гребенщиковской общине недавно возобновило работу Духовное училище — единственное в мире учебное заведение староверов–поморцев беспоповского толка. Событие трудно переоценить. Значение такого училища гораздо шире латвийских рамок. Выступающие на чтениях представители других стран (Владимир Шамарин — Санкт–Петербург, Павел Варунин — Тарту) делились лишь опытом курсов, а не школ.
А положение было такое, что "к концу восьмидесятых годов уже почти не осталось наставников с систематическим духовным образованием, полученным хотя бы путем самообразования". (И. Миролюбов, сборник "Русские в Латвии", 2002 год).

Конечно, основная задача подобных духовных школ или курсов — готовить наставников и причетников. Но вопрос: "для кого преподавать?" (П.Варунин) гораздо объемнее. Преодолеть нужно не просто незнание церковных дел, ведения службы, текстов, преодолеть нужно оскудение паствы. Вряд ли следует рассчитывать, что старообрядчество наберет силу лишь благодаря укреплению родовой памяти, семьи, уклада. Духовное просвещение как приоритет староверов–поморцев — это прямая инвестиция в авторитет церкви в двадцать первом веке.

Думаю, что вот такие пока безальтернативные, одиночные случаи — не имеющие аналога в рамках той или иной Церкви, не имеющие образовательной сети конфессиональных школ, должны были бы получать регулярную помощь государства.