Летом 2018 года вышел в свет фотоальбом Андрея Васильевича Афанасьева «Великопоженская икона». В альбоме представлены фотографии икон, бытующих на территории усть-цилемского очага на Печоре, духовным центром которого был Великопоженский скит. Автор фотоальбома проделал огромную работу и явил миру один из иконописных центров Древлеправославной Поморской Церкви.

Андрей Васильевич Афанасьев родился в Москве в 1954 году. Крещен в Поморской старообрядческой общине. Образование высшее, окончил Московский институт международных отношений (МГИМО), арабист-востоковед. Член Союза журналистов Москвы. Знаток, исследователь русской иконописи. Автор многочисленных научных статей. Публиковался в журнале «Антиквариат», сборниках конференций.

- Андрей Васильевич, как Вы пришли к изучению и исследованию иконы?

- Я вырос в советском обществе, культура того времени была яркой, но неполной, односторонней. Икону изучали, показывали как чисто художественное явление. О ее духовном смысле говорили сквозь зубы, даже самому слову «икона» был найден эвфемизм – древнерусская живопись. Литературная, евангелическая основа иконы оставалась в тени. Но икона говорила сама за себя. Годам к сорока я, наконец, увидел «Троицу» Рублева, хотя смотрел ее не раз, начиная с младшей школы.

На сломе советской эпохи произошел прямо-таки тектонический выброс ранее почти запрещенной к обороту иконы на рынок антиквариата. Я думаю, такого массового явления иконы не было даже в предреволюционные десятилетия, периода бурного роста интереса коллекционеров и старообрядцев к родной старине. В Москве таким вулканом икон был вернисаж в Измайлово, туда старину везли со всей страны. Многие иконы находились в плачевном состоянии, зато стоили недорого, и я начал с того, что спасал руины. Запомнилась огромная «Тайная вечеря», написанная маслом в хорошей академической манере. Какой-то энтузиаст нового мира выцарапал апостолам глаза, причем по невежеству не пожалел и вроде бы своего союзника – Иуду. Икона с раннего утра стояла под дождем, продавцы даже не удосужились укрыть ее… левкас набухал влагой. Я понимал, что икона обречена. Понимали и продавцы, которым не хотелось тащить полутораметровую тяжеленную доску обратно в свой городок. Я забрал икону почти даром, всю ночь корпел над ней с утюжком, проклеивая и укладывая левкас и живопись… Больше месяца икона отдыхала под заклейкой, а потом настало время восполнить утраты левкаса и написать апостолам глаза. Самое сложное было – вписать в лик глаза Христа. У меня за спиной была пара лет художественной школы, я умел держать кисть, но самое главное – это был 1992 год и я, оставаясь военнослужащим, подполковником, уже учился иконописи в школе народных ремесел и промыслов «Возрожденная Русь». Там я узнал учебник Филатова по реставрации, изучил методические пособия, которыми пользуюсь до сих пор.

Примерно в это же время я стал обращаться к молитве. Общение с иконами как-то спокойно и естественно привело меня к этому.

Занимаясь восстановлением икон в рамках моих знаний и возможностей, я много читал, а еще больше смотрел и спрашивал. Узнавал, из каких регионов привезена та или иная икона в Москву, консультировался со старыми иконщиками, расспрашивал продавцов… постепенно формировалось то, что можно назвать научным интересом, ведь информационно-аналитическая работа, которой я занимался на службе, выработала исследовательский подход к делу.

- Усть-цилемский очаг на Печоре достаточно удаленный регион, куда и добраться-то не очень легко. Когда Вы впервые услышали про усть-цилемский очаг и что привело Вас на Печору?

- Лет пятнадцать назад на Вернисаже в Измайлово я познакомился со скупщиком икон Юрием Афанасьевым, который в 2010-е годы много раз ездил на Печору. Он рассказывал мне о местном иконописании, о том, что его центром был Великопоженский скит на притоке Печоры Пижме. Юра звал меня с собой. Но я принципиально не покупал и не покупаю икон у местных жителей, да и возможности мои невелики. А вот когда искусствовед и знаток иконописи Михаил Чернов в 2010 году позвал меня на Мяндинские чтения, проходившие в Усть-Цильме, я с интересом поехал. Увидел своими глазами, что печорские образа хоть и поморского, выгорецкого типа, но отличаются от всего, виденного мною за годы общения с иконами. На чтения приехал и создатель музея невьянской иконы в Екатеринбурге Евгений Ройзман. Он показал мне вводную часть своей диссертационной работы, где в перечне старообрядческих иконописных центров значилась тогда никем с этой стороны не описанная Усть-Цильма.

- Фотоальбом назван «Великопоженская икона», что свидетельствует об иконописном центре в Великопоженском поморском монастыре. Так ли это?

- Ну, а как иначе? Вы приезжаете на Урал и видите прежде всего уральские иконы. Гомельщина наполнена произведениями Ветки. В Восточном Подмосковье – это гуслицкая икона. В Карелии – иконы Выгорецкого ареала, памятники Русского Севера. У староверов в странах Балтии есть выгорецкие иконы, но основная масса образов – работы местных иконописцев, принявших эстафету своих одноверцев, когда все другие центры прекратили свое существование. Смотришь издалека на иную икону: с виду - чистый Выг периода расцвета, рубежа XVIII – XIX веков, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это поздняя местная копия маслом, XX век.

Во всех регионах есть привозные иконы. С другой стороны, иконы всех иконописных центров встречаются и вдали от их родины. Но все же местность каждого иконописного центра хранит массив его собственных произведений. На территории Усть-Цилемского района сохранился корпус икон поморского типа, совершенно очевидно их подобие изделиям Выгореции. Именно поэтому мы говорим о Великопоженском ските как единственно возможном месте их создания, потому что скит был основан людьми, прошедшими школу Выгореции и сохранял с нею тесные связи, в том числе тогда, когда вырабатывался выгорецкий поморский стиль. Вместе с тем великопоженские иконы технологически и художественно своеобразны, но это своеобразие надо уметь видеть. Есть на Печоре и выгорецкие иконы, в том числе такие, высочайший уровень которых виден, несмотря на катастрофические утраты. Точно так же, как есть здесь выго-лексинская рукописная книга, импорт которой никоим образом не ставит под вопрос наличие собственной рукописной книжной практики. Причем иногда отличить раннюю местную книгу от привозной, как писал знаменитый археограф В.И. Малышев, можно только по содержанию. С иконой в этом отношении проще.

Великопожня по отношению к Выгу – это примерно то же, что красноуфимская икона по отношению к невьянской. Великопожня и Красноуфимск – это вторичные центры, но самостоятельные и своеобразные. Оба выявлены благодаря концентрации их произведений на месте изготовления. В отношении великопоженского иконописания есть скупые письменные источники; в отношении красноуфимского их нет вообще. Но в обоих случаях есть сами иконы. Этого достаточно.

- Расскажите поподробнее о Великопоженском иконописании и отличиях от других иконописных центров.

- Произведения каждого старообрядческого иконописного центра имеют свое лицо. Бывают некоторые сближения, обусловленные общей стилистикой, но это частные случаи. Тщательная выработка основы, состоящей из нескольких дощечек, торцевые или профилированные задние шпонки, паволока по всей поверхности, ковчег – это общие свойства поморских произведений. Для большинства икон Великопожни самым ярким характерным признаком является специфический кракелюр и характер разрушения. Живописные поверхности часто напоминают мозаику. Сторонние иконы поморского типа, иконы выгорецкого ареала на воздействие влаги и мороза реагируют иначе. Я не могу утверждать, что дело здесь только в гипсовой основе левкасе, на котором писались эти иконы. Возможно, имеет значение способ приготовления левкаса, особенности связующего… Великопоженские мастера широко использовали местные пигменты для приготовления красок, на что указывает наличие в составе пигментов геологического маркера региона – никеля. Сами краски не слишком тонкотерты, тона их неяркие, цветовые модуляции используются очень сдержанно. Это придает лучшим произведениям Великопожни благородный колорит и мягкую цветовую выразительность. Строгость, отсутствие нарочитых украшений присущи и палеографии надписей. Есть у изографов Великопожни и другие «цеховые» предпочтения, которые хорошо прослеживаются на опубликованных фотографиях.

- Можно сказать, что Вы открыли еще один иконописный центр Древлеправославной Поморской Церкви.

- Я полагаю, что великопоженское иконописание не просто шло за выгорецким, а развивалось вместе с ним, опиралось на традиции, принесенные на Печору определенными миграционными потоками. Здесь и средневековый Новгород, и доромановская Москва… Точно так же, как мы говорим о своеобразии печорской книжной традиции, печорского книжного почерка, можно говорить и об иконописном своеобразии, то есть о Великопожне как иконописном центре, имевшим свой генезис и свое развитие. Важно было сделать этот факт всеобщим достоянием, а для этого как минимум показать нашим современникам, о чем идет речь. Именно эту цель преследовал я в работе над фотоальбомом.

- Когда и как Вы поняли, что иконы усть-цилемского очага на Печоре представляют самостоятельный иконописный центр?

- Оценить все значение увиденного мною в первый приезд в 2010 году было, конечно, не просто. Картина сложилась не сразу. В первых публикациях, которые я сделал в соавторстве с Юрием Афанасьевым, не обошлось без частных ошибок, неточностей. К настоящему времени я совершил 13 поездок в Усть-Цилемский район, город Печору и в Нарьян-Мар, где есть значительные общины устьцилемов. Почти всякая поездка проходит через Сыктывкар, региональную столицу, где тоже много выходцев с Печоры. А ведь есть еще и Ухта, и Москва… Каждая поездка позволяет углубить представление о местной старообрядческой истории и культуре, причем во всех ее аспектах, без учета которых представление об иконе было бы ущербным. Исследуя, чем вдохновлялись, как жили и что умели крестьяне-поморцы, я говорю себе: мы отстали от этих людей на двести лет...

Можно ответить на Ваш вопрос так: верхушку айсберга я увидел сразу, но всю глыбу пытаюсь рассмотреть до сих пор.

- Что значит понятие иконописный центр?

- В данном случае это крупная скитская мастерская, работавшая едва ли не полтора столетия. Когда-то я предложил методику подсчета ее продукции, приняв за постоянное среднее число иконописцев 10 человек, каждый из которых вырабатывал бы по 10 икон в месяц. Я учился иконописи, знаком с историей иконописных сел Центральной России и примерно представляю потенциал профессиональной мастерской. Прикиньте сами – результат получится на первый взгляд невероятный. Может, и на второй взгляд невероятный. «Из тьмы лесов, из топи блат…» Но это тот самый случай, когда важна сама постановка вопроса. Допустим, иконописцев было меньше. Но сколько? Официальные данные царской статистики количество староверов вообще занижали минимум в десять раз. Иконопись была тайным занятием. Даже грамотность, умение читать «еретическую» книгу от властей скрывали. Насельники скита при каждом случае старались избежать учета, благо, лесные промысловые избы могли укрывать от ревизии очень много людей. Мне приходилось встречать оценки, что в России за ее историю или даже за два с половиной столетия иконописи Нового времени было создано несколько десятков миллионов икон. Почему бы и нет, если иконы были не только в церквях и моленных, но в каждом доме, приобретались по разным случаям, а за XIX век население империи выросло с 40 до более чем 100 миллионов человек? Возможно, когда-нибудь удастся создать методику, уточнить это число и интерполировать общие данные на Великопожню. Вот пример с книгами: Малышев пишет, что в лучшие годы расцвета Лексы перепиской книг там занималось одновременно до ста писиц. Это пример могучей крестьянской мануфактуры, ориентированной на внешнее потребление. К сожалению, у нас нет данных по Великопожне, но само явление-то было!

В фотоальбоме я специально обращал внимание на почерки надписей на иконах. В основном это разные руки. В альбоме есть три иконы одного мастера. Недавно в Нарьян-Маре я обнаружил икону, которую склонен считать также принадлежащей изографу, чье произведение уже опубликовано. Возможно, увидеть еще примеры работы одного автора мешает состояние некоторых икон. Но в целом иконы Великопожни индивидуальны, принадлежат разным мастерам. Иконописцев было много. В любом случае, я думаю, что количество изготовленных на Пижме икон надо считать на десятки тысяч.

Но дело даже не в количестве, а в своеобразии. На излете своей деятельности в середине XIX века пижемское монастырское иконописание растворилось в деятельности самостоятельных мастеров, часть которых образовала как минимум еще одну корпорацию (группа этих икон представлена в альбоме) и сохранила немало из опыта своих предшественников.

- Кто помогал Вам во время экспедиций на Печору, при подготовке материала и издании фотоальбома?

- Устьцилемов столько раз обманывали охотники за образами, что их недоверие к человеку, интересующемуся иконами, вполне закономерно. Мне как-то раз сказали открыто: «Да, Вы не покупаете икон, но по Вашим фотографиям придут потом воры…». Как мог объяснил, что по фотографии икону легче искать, а опубликованную икону трудно сбыть – круг коллекционеров и знатоков узок. И, однако, я бы до сих пор собирал материал на книгу, если бы не помощь доцента Сыктывкарского университета, фольклориста Татьяны Степановны Каневой. Она свой человек в Усть-Цильме, много лет организует экспедиции в район, проводит студенческие практики по сбору фольклорного материала. Ее ходатайство имело во многих случаях решающее значение, люди показывали свои семейные реликвии, разрешали сфотографировать. Фотографирование одной иконы занимает от 40 минут до часа, это довольно хлопотное дело, требующее от хозяев терпения.

За годы поездок у меня сложились дружеские отношения с некоторыми местными жителями вплоть до того, что захотелось обосноваться на Пижме… Но пока я об этом мечтаю, мои тамошние друзья помогают выявлять скрытые образа, чтобы я смог сфотографировать их.

Конечно, со своим фотоаппаратом я попал на Печору поздновато, можно сказать – к шапочному разбору. Не говоря уже о том, сколько икон погибло за советское время, едва ли не больше бесследно вывезено за последние четверть века! Но благодаря тому, что выявлен тип великопоженской иконы, владельцы и коллекционеры смогут узнавать ее в частных собраниях вдали от Печоры.

Напечатать хороший альбом с точной цветопередачей – задача непростая. У меня уже был небольшой опыт работы с частной коллекцией, я представлял себе, как должен быть подан материал, обработал изображения и фрагменты, придумал обложку, но важнейшую работу по компоновке иллюстраций и текстов, цветоделению выполнила многолетняя сотрудница журнала «Антиквариат» Анна Юрьевна Юрьева. А когда макет вышел из рук редактора Ирины Анатольевны Синьковской, я поразился, сколько огрехов моих в текстах обнаружил этот внимательный профессионал! Гуманитарный проект Ивана Полякова профинансировал печать, после чего я контролировал создание книги на всех доступных мне этапах. Могу сказать, что работой я доволен. То, что сделано, соответствует замыслу. Специалисты получили возможность увидеть больше того, что я сказал и мог бы сказать в комментариях.

- Вы известны еще и как фотохудожник. В октябре 2017 года в Риге с успехом прошла Ваша фотовыставка «Река Печора здесь в каждом сердце». Как пришло увлечение фотографией?

- Первый фотоаппарат, это была легендарная «Смена», мне подарил в школьные годы мой дядя Николай Федорович Стариков, увлеченный фотограф-любитель. Снимал я в своих путешествиях всегда много, для себя и друзей. И как-то моя коллега-журналист Наталья Пальчева сказала мне: «Андрей, ты бываешь в таких местах, как можно снимать их на мыльницу?!». Совет запал в душу, с конца 90-х я стал обзаводиться хорошей техникой и учиться у профессионалов. В качестве фотографирующего журналиста много работал для журнала «Вояж». Стал публиковаться в журналах спортивно-туристической направленности, в изданиях по Северу. Я на практике понял зависимость текста от фоторяда. Хорошая фотография – путь к вниманию читателя, а дальше – дело за краткостью и ясностью изложения. Мои фотографии, в общем-то, литературны. Это по большей части новеллы, не особенно нуждающиеся в подписи. Я далек от изысков фотомонтажа, фотошопа. Пока мне достаточно натуры, для которой надо найти «всего лишь» правильное время, точку и параметры съемки.

- Андрей Васильевич, расскажите о себе, родителях.

- Моя мама, Тамара Григорьевна, в прошлом инженер-конструктор, сейчас ей 89 лет. Ее родители – староверы поморского согласия. Ей стоило немалого труда, будучи хорошим профессионалом и профсоюзной активисткой, избежать вступления в комсомол и партию. В храм ее брала бабушка в довоенном детстве, потом она и крестика не носила, была по-светски современной… но в отношении партии – это было табу. Я, крещеный в младенчестве в поморском храме на Преображенке, и в комсомол, и в партию вступил. Но это уже были времена коммунистов-дачников, как я называю брежневское поколение КПСС. Мы более охотно искали и читали Евангелие, чем «Капитал» Маркса. Мама всегда направляла мои стопы: школа с французским языком, художественная школа, Институт международных отношений, школа иконописи – это все с ее подсказки.

Отец, Василий Алексеевич, к религии и вообще к идеологии был равнодушен, добрый, честный и непритязательный труженик. Он ушел довольно рано, но его молчаливые уроки с течением жизни все более понятны и значимы для меня. Стараюсь не слишком надоедать советами моим детям и внукам, а просто быть им примером, каким для меня остается мой отец.

Снова скажу о дяде Николае Федоровиче. Он на фронт пошел добровольцем, войну закончил в Австрии, был коммунистом, парторгом цеха на туполевском «Салюте» … И лишь относительно недавно я понял, что репродукция Сикстинской Мадонны Рафаэля, которая висела у него дома в красивой раме – это, в сущности, была икона!

В мои юные годы я общался с дальними родственниками-поморцами, которые приезжали к нам со своей посудой и иногда рассказывали мне суровые предания о табаке, алкоголе… Тогда это было странно и необычно, врезалось в память.

Понемногу семена, посеянные моими родными, прорастают во мне сквозь всякий чертополох. Север, крестьянская культура, старообрядчество – это то, на чем все больше сосредоточивается интерес моей жизни.

- Благодарю за интересный, содержательный рассказ и желаю Андрею Васильевичу новых, творческих успехов и научных открытий.

Ознакомиться с фотоальбомом «Великопоженская икона» можно на сайте Сыктывкарского государственного университета.